Что – то ненавязчиво-волшебное таилось в этих прозрачных каплях, стекающих по холодному стеклу окна. Оно будто плакало от нетерпения и обиды на нелепый обман природы. Первый день… сегодня обязательно должно было выйти солнце и согреть бездушную прозрачную субстанцию в первый раз после холодных объятий зимы, которая, казалось, плакала и боролась с природой, пытаясь выпросить хоть небольшую отсрочку.

Мне тогда тоже хотелось плакать от бессилия перед самой собой. Солнце было бы настоящим спасением, отдушиной в призрачном мире холода и боли. Я бы вышла во двор и засмеялась на всю великую вселенную от счастья за мою любимую весну. Я бы подняла руки к еще очень прохладному и не проснувшемуся солнцу и обняла бы его всей своей радостью, помогла бы согреться ему и согреть озябшую от уходящих морозов природу.

Я водила пальцем по мокрым дорожкам и мне казалось, что если попробовать на вкус вот эту, самую маленькую и грустную, капельку, она окажется соленой. Я помню, как скрипела в тот момент дверь. То уходило отчаянье. Неохотно, мелкими шажками. Оно надеялось, что весна еще не победила. Это и было так, только совсем ненадолго. Я долго ему объясняла, что время уже измеряется не неделями, а минутами, мгновениями. В тихом сумраке полуразбитого бреда мысли хотели перестроиться на новый лад, подчиняясь календарному плану смены времен года, а не холодным слезам окна.

Безнадежно сморкаясь, собирала свои чемоданы бесконечная вереница сезонных простуд, обещая вернуться даже раньше, чем я ожидаю, пытаясь запугать и упросить остаться, отогреться под лучами солнца, которое взошло уже в моем сердце. Я была уверена, что еще чуть – чуть, и оно будет видно на горизонте.

В воображении появлялись все более и более четкие картины. Я ясно видела, что где - то, на самом краю привычной улицы это жаркое чудо уже начало высушивать первую тучку, начало пить слезы с первого окна на самом последнем этаже самого крайнего дома. В темном углу сознания злое сомнение пыталось возражать и приводить аргументы. И очень тяжело ему это давалось. С громким скрежетом выводило оно слова на моем разуме: «Еще долго, очень долго. Еще столько окон предстоит ему высушить». Я, улыбаясь, с легкостью смахивала эти слова со своих мыслей и они как пылинки рассеивались и искрились под лучами моего собственного солнца. А сомнение уже почти в агонии скребло кожу моих мыслей и не могло уже сделать ни единой царапины.

Я тихо прощалась с зимой и не таила на нее зла за всю ту боль, которую приносила она мне ежеминутно, за все слезы, замерзавшие прямо на щеках, за все беды, которые она с улыбкой преподносила мне. Я почти молилась за нее, почти искренне желала ей жить. Я понимала, что теперь она поселится в другом, возможно очень хорошем сердце. Но ведь не узнав настоящего холода и боли зимы никогда не почувствуешь такого упоения первым днем ее конца. Первым днем весны.